Бывают моменты в жизни, когда вдруг понимаешь значение фраз, обстоятельств, мест ранее пустых. Смысл словно выходит из пелены тьмы и озаряет обыденность таким ярким светом, что хочется зажмуриться от этой правды. И появляется ясность, что никто не был глуп или слеп, просто в какой-то момент из этой тьмы пододвинулась и выплыла новая шахматная фигура на доске и именно этой фигуры не хватало для движения вперед, для нового смысла.

С какой-то детской наивностью он поворачивает ручку двери, где-то глубоко внутри ожидая, может даже надеясь (потому что это все сделало бы проще), что дверь будет заперта, потому что он заслуживает этого, он знает, что только это было бы правильным. Но дверь поддается и открывается. Его встречает пустая квартира, где он когда-то был счастлив, а теперь это место, где настоящее столкнувшись с памятью, становится местом хуже любой тюрьмы, любого заточения или несвободы. После года тюрьмы Мартон возвращается в квартиру Александры, потому что ему некуда идти. Это место хуже самой сути, самой природы тоски. Это место, где он пытается войти в сговор со временем и пространством, заливая в себя бутыльки с горькой жидкостью, потому что чистое, незамутненное сознание невыносимо для него. Депрессия, в которой он давно оказался, такая глубокая и гулкая: из этой пропасти нет выхода, её нельзя остановить или замедлить, в этом свободном падении можно только сдаться. Он ждет или скорее верит, в то, что он сможет достигнуть дна этой пропасти, потому что это единственный выход из нее.

Главная его проблема даже не правила, не отсутствие кожи и талант к самоистязанию, его главная проблема - честность, почти детская наивная честность, которая в умелых руках могла бы стать чем-то эффективными или хотя бы опасным, а в его - только ранит его самого. Мартон не может больше найти себе места в этой квартире, поэтому он как в детстве закрывается в единственном уголке, где можно поверить в иллюзию безопасности - встроенном шкафу, оставляя для себя только подушку и старый ковер, чтобы наконец уснуть. Тесное пространство не пропускающее свет не дает Мартону распасться на куски,  в то время как прозрачная жидкость первого бутылька наконец позволяет легкости подступиться к его телу, он перестает чувствовать боль в спине, проваливается в сон и воспоминания об Александре.

В полном разрушении единства сюжета, времени и пространства они раз за разом оказываются рядом друг с другом, и Мартон наконец озвучивает эту мысль вслух, лежа на краю кровати, разглядывая оголенные ягодицы Александры, пока она лежа курит вторую сигарету подряд, свисая над пепельницей на полу. Всего несколько минут назад, (а кажется, что вечность), она раскачивалась на нем, прижимаясь этими ягодицами, упираясь своими ладонями ему в живот - медленно, долго, забывая дышать и сдерживая стоны.
- чем абсурднее становится этот мир, тем меньше у меня остается аргументов против того, чтобы просто сбежать с тобой
- ты женат, - она говорит буднично, не раздумывая ни секунды, будто сама себе отвечает на свой же вопрос. Без апелляций, впрочем как обычно. Это стиль Эйвери - один удар в печень заменят три года ухаживаний.
Мартон приподнимается, чтобы обхватить её лодыжку своей рукой и резко потянуть на себя, сминая простыни, не обращая внимания на её недокуренную сигарету, которая падает на паркет. Он разворачивает Александру на спину и сгибает её колени, чтобы ей было удобнее закинуть свои ноги ему на плечи, и, прежде чем она успевает возмутиться или что-то сказать, прикусывает тонкую кожу внутренней стороны бедра. Обе его руки обхватили её ягодицы и притянули наверх, оставляя её беспомощную, запутанную в копне собственных светлых волос, вынужденную подчиниться его порыву доказать свою капитуляцию. Он целует её с такой обезумевшей нежностью, что скоро она сдается и выгибается ему навстречу, сжимая пальцами его волосы, прижимая ближе к себе. Только когда она охриплым голосом повторяет Хватит, Мартон опускает её на кровать, в тот же момент начинает скучать по её теплу и соленому вкусу, но дает ей возможность опустить ноги, поглаживая их. На нежной коже бедер остаются следы его слабости, он прижимается к ним губами и шепчет Прости. То ли за следы от укусов, то ли за то, что женат на нелюбимой женщине. И чтобы не завыть по-звериному он вспоминает руки, которые так терпеливо вытаскивают его из этой тоски, преследующей его всю жизнь. Самые нежные руки в мире.
Александра говорит ему: если ты собрался прыгать, у тебя не получится без меня.
В это безумие нежности окунаешься из раза в раз, чтобы собрать себя по кускам, чтобы наконец понять, что жизнь, она происходит именно в этот момент, рядом с ней, почему-то по-глупому получается набрать наконец воздух в легкие и отступить от края крыши, где они стояли в какой-то другой жизни. И одна пьяная шутка решила их судьбу.

Где-то на краешке собственного сознания и бесконечной иллюзии, в которую он снова и снова себя погружает, он понимает смысл своей любви к Александре, что красной нитью тянется сквозь всю его жизнь - это всегда расстояние, никогда не близость. Оно тянется от безмерного внутри, к границе того, что можно любить. И в этот раз, он чувствует ее холодную ладонь на своей щеке, и вновь принимает Александру за сон. Звук стука каблуков по паркету раздражает и ему хочется провалиться в тишину. Только когда он тянется за очередным пузырьком, он чувствует, как его руку крепко держат и забирают зелье.
- Идиот, это нельзя мешать.
- Можно. Почти обиженно отвечает Гойл в пустоту и пытается возразить что-то еще, но он так устал и желание погрузиться в сон сильнее реальности. Проваливаясь в исцеляющую пустоту, которую дарит зелье, он только помнит, что она не могла прийти, а значит - это всё часть галлюцинации.
Он просыпается от запаха свежесваренного кофе, на столе на кухне лежит сэндвич и остывший кофе. Сознание, утомленное прошедшей ночью, отказывается сверяться с реальностью, в которой Александра могла его навестить, прежде чем выпить кофе он уходит в душ. Когда он возвращается на кухню, Эйвери уже стоит у окна. Сомнения начинают подкрадываться нерешительно к Мартону, но он всегда упрям к своим попыткам решать проблемы создавая еще больше проблем. Игнорируя завтрак, он пытается открыть полку с зельями и в этот раз она не поддается. 
Александра игнорирует его попытки справиться с надежно закрытой полкой и спрашивает: как дела?
Ему хочется сказать: я безумно люблю тебя и не знаю как жить без тебя, но вместо этого говорит:
- Нормально, только шкаф закрыт. Спасибо за кофе.
- Он закрыт, потому что ты решил убить себя.
- Не говори глупостей, просто хотел расслабиться, у меня был тяжелый год, Азкабан это не курорты Лазурного берега, хотя кухня очень напоминает французскую. Но, как видишь, я в норме.
- Где Мишель?
- Знаешь, военные преступления дают право на развод, интересно, да? - Мартон наконец сдается и присаживается за стол, делает глоток холодного кофе.
- Мишель решила начать новую жизнь где-то в Европе и я не хотел бы снова делать её жизнь кошмаром, впрочем, твою тоже. Мне просто надо было остановится тут ненадолго. Прости, что без приглашения.
Молчание Александры выдерживать тяжелее, чем ломку от её зелий, поэтому он говорит даже зная, что сказать ему нечего.
- Я правда не думал, что ты вернешься сюда после всех злобных записок Хорприк. Надо отдать должное Мафалде, в какой из реальностей могло случиться так, что её показания спасли мне жизнь? - Мартону достаточно одного мимолетного взгляда Александры, чтобы он понял, что облажался в очередной раз. Он честен с ней как ребенок и пугается своей честности, и, будто не было войны, боли и разлуки, будто время и момент давно не упущены, так же нелепо как всегда дает отступную.
- Ладно, да, я идиот, это была ты. Просто скажи, что Мафалда Хорприк давала показания не под Империо.
Рядом с ней у него нет кожи, совсем нет кожи.